Моя прекрасная ошибка  - Ви Киланд

– А на что похожа ваша квартира?

Все еще оглядываясь вокруг, он, казалось, задумался над моим вопросом.

– Она выглядит так, что там может жить кто угодно. Много белого, черного и нержавеющей стали. Я живу в своем доме уже пять лет и никогда не понимал, что мое жилище абсолютно ничего не говорит обо мне, пока не вошел сюда.

Хм-м. Вот и как прикажете это понимать?

– Ладно, буду считать это комплиментом.

Кейн улыбнулся.

– Считайте. В общем, я это и имел в виду.

Когда прозвенел звонок, я как раз собиралась одеться для выхода и так растерялась, что совершенно забыла, во что одета, пока глаза Кейна не напомнили мне об этом. Он не ухмылялся, но я видела, как его глаза скользнули вверх и вниз по моему телу, и я точно чувствовала, где они задержались. Моя обтягивающая майка, сквозь которую просвечивали соски, не оставляла места воображению. Я вспомнила об этом, наблюдая за выражением его лица.

– Хорошо… я… э-э… пойду, закончу собираться. Если хотите, на кухне есть кофе.

Я скрылась в своей спальне. Наряд, который я планировала надеть, внезапно показался мне недостаточно хорошим для Кейна Уэста, и я переоделась три раза, прежде чем смогла что-то выбрать, и только после этого начала сушить волосы и наносить косметику. Когда я, наконец, была готова, было уже около десяти часов. Я думала, что найду Кейна в нетерпении притоптывающим ногой, но оказалось, он все еще с интересом рассматривал мою квартиру. Я застала его за изучением фотографий в рамках на стене.

– Извините, пожалуйста. Я потеряла счет времени.

– Все в порядке. Я выпил две чашки кофе.

– О, хорошо.

Поспешно собирая свои записи в старую кожаную сумку, я заметила, что Кейн стоит перед черно-белой фотографией.

– Это ваша мама?

Я смотрела на эту фотографию так часто, что ясно могла представить каждую, самую мелкую деталь на ней, даже не глядя. Мама сидела на качелях во дворе дома, где я выросла, с белой маргариткой за ухом. Ее улыбка была такой светлой, радостной, что я иногда смотрела на нее, чтобы скрасить свой день.

– Да.

– Она очень красивая.

– Спасибо. Она действительно была красивой.

Он повернулся, внимательно изучая мое лицо.

– Вы очень на нее похожи.

– Она умерла от рака, – выпалила я.

Понятия не имею, что заставило меня сказать это. До сих пор я не говорила о болезни мамы ни с кем, кроме своей сестры. Я дружу с Авой с тех пор, как мы начали учиться пять лет назад, она была моей соседкой по квартире в течение многих лет, и она понятия не имела, от чего умерла моя мать. Это не секрет, просто многие вещи в моей жизни до сих пор были наглухо заперты в дальнем уголке моего сердца.

Кейн положил руку мне на спину и нежно погладил.

– Сочувствую.

– Спасибо. – Я покашляла и указала на другую фотографию. – Это мои тетя Роза и дядя Нейт – мамина сестра и ее муж. Они вырастили меня и мою сестру после… ну, они вырастили нас как своих детей после смерти мамы. Моего отца никогда не было на фотографиях. – Хоть я и сама отперла дверь к своему прошлому, мне уже хотелось поскорее ее захлопнуть. – Вы готовы ехать? Обед подают в половине первого, а я не люблю отрывать Умберто от его дел.

– Я просто жду вас. Как обычно.

– Вам нужно вернуться к определенному часу? Когда я там, то обычно прерываюсь на время, пишу свои заметки, пока Умберто обедает и занимается разными другими своими делами. Потом я возвращаюсь к нему, и мы заканчиваем занятие.

– Нет. Я полностью ваш на весь день.

Мне очень понравилось, как это прозвучало.

Кейн сидел за рулем небольшого старого «Порше» с механической коробкой передач. Я, конечно, совершенно не разбиралась в автомобилях, но подозревала, что эта модель была классической и ценилась гораздо больше, чем современные. Машина очень ему подходила – дорогая, сексуальная и элегантная.

Всегда ненавидела застревать в пробках. Кейн постоянно переключал передачу, и то, как его большая ладонь обхватывала рычаг переключения, неожиданно возбудило меня. А его рука… и эта венка, будь она неладна. Господи, помоги мне. Похоже, я на нее подсела.

Кейн заметил, что я его разглядываю.

– Вы умеете водить машину с механической коробкой?

– Нет. Как-то пыталась, но разбила себе нос.

Он удивленно опустил брови.

– Разбила нос?

– Я затормозила, и машина резко дернулась. С пятой или шестой попытки мне удалось стронуться с места, но проклятые колеса с визгом забуксовали, меня рвануло вперед, и я впечаталась в руль. Даже думала, что нос сломала.

Кейн усмехнулся.

– Сдается мне, вы слишком неуравновешенная, чтобы водить такую машину.

– Это я-то? Вы гораздо менее уравновешенный, чем я.

Он искоса посмотрел на меня.

– Вы, кажется, забыли, при каких обстоятельствах мы с вами познакомились?

– Ну, это совсем другое дело. Я тогда приняла вас за обидчика своей подруги.

– И поэтому, не потрудившись уточнить, тот ли я человек, за которого вы меня приняли, вы набросились на меня, как коршун. Так что я прав насчет вашей неуравновешенности.

Моей первой реакцией было заставить его взять свои слова обратно, но это, очевидно, лишь подтвердило бы его умозаключения.

– Ну, возможно, вы чуть-чуть правы.

– Чуть-чуть – не считается.

– А знаете что, ведь по этой причине я и заинтересовалась музыкальной терапией. Чем больше я взрослела, тем больше узнавала, как отлично может успокаивать и расслаблять хорошая музыка.

– А вы слушали музыку в тот момент, когда пытались бороться с механической коробкой передач?

Я призадумалась.

– Похоже, нет. Я была вся на нервах и не хотела, чтобы меня что-то отвлекало, поэтому выключила радио.

– Возможно, следовало его не выключать.

– М-м-м… Никогда не думала об этом. Может, вы дадите мне попробовать порулить вашей машиной, чтобы проверить эту теорию?

Кейн рассмеялся.

– Ну уж нет. Я слишком люблю свое сцепление.

Поездка в Нью-Джерси к Умберто обычно занимала около сорока пяти минут, но в тот день на это ушло целых полтора часа. Мост Джорджа Вашингтона был перекрыт, за исключением одной полосы, и мы еле ползли по нему. После моста пробка рассосалась, и мы начали обсуждать мою научную работу.

– Расскажите мне об Умберто.

– Уверена, вы ознакомились с основной информацией в моем резюме. Ему семьдесят три года, и у него последняя стадия болезни Альцгеймера. Умберто всю свою жизнь провел в доме, в котором вырос, – даже когда он занимался врачебной практикой, его кабинет находился там же. Он врач общей практики и еще десять лет назад выезжал на дом к пациентам, когда это было необходимо. У него есть жена Лидия, с которой он прожил пятьдесят один год. Она навещает его каждый день. Их единственный сын живет на Западном побережье и приезжает повидаться с родителями несколько раз в год. Большую часть времени Умберто уже даже не может вспомнить Лидию. Он пережил два года сильнейшей депрессии и нашел свое счастье с другой пациенткой этого центра по имени Кэрол. Иногда, когда Лидия приезжает навестить его, они с Кэрол сидят и держатся за руки. Я в жизни не видела столь любящей жены, как Лидия. Мужчина, с которым она провела всю свою жизнь, думает, что влюблен в другую женщину, а его жена радуется за него. Никогда не встречала такой бескорыстной любви. Лидия хочет, чтобы ее муж был счастлив, даже если это счастье он обретет с кем-то другим.